— Думай об оценках, Серёга! Это для тебя сейчас самое важное. Нормально закончишь школу, поступите вместе с Таней в институт и будете видеться, сколько угодно. Никто вам не запретит.

— Так это три года ещё, — с тоской сказал брат.

— А если не поступишь, и в армию загремишь — так и все пять.

Ну, а какой смысл умалчивать очевидное? Мужчине всегда лучше полностью понимать ситуацию. Ответственность-то на нём, как ни крути.

— Андрей, — с упреком сказала Катя.

— А разве я не прав?

— Прав. Но давай попробуем что-нибудь придумать!

— Давай, — согласился я.

Серёжка с надеждой посмотрел на Катю.

— Может быть, съездим вместе? — задумчиво сказала Катя. — Я попробую договориться с...

— С Ниной Егоровной! — готовно подсказал Серёжка.

— Только сначала мне обязательно надо зайти к Степану Владимировичу. Я должна убедиться, что с ним всё в порядке!

— А кто это? — спросил Серёжка.

После Катиной поддержки он мгновенно повеселел. Схватил с тарелки бутерброд и принялся с аппетитом жевать.

— Ох, и проголодался я! Живот к спине прилип! М-м-м, вкуснятина!

Я посмотрел на часы. Хм... Если выехать через час... Долго мы во Мге не пробудем. И ещё остаётся надежда спокойно провести вечер дома с Катей.

— Тогда доедайте, и будем собираться.

Во дворе хлопнула калитка. Звонко залаяли собаки — Серко и Бойкий.

Я выглянул в окно.

— Фёдор Игнатьевич? Проходите в дом!

— А вы уже не спите, молодёжь? Ничего, что я так рано?

— Вы как раз к завтраку, — улыбнулась Фёдору Игнатьевичу Катя. — Хотите чаю?

— Чаю? — Фёдор Игнатьевич смешно фыркнул в усы. — С удовольствием!

Катя поставила ему чашку.

— Садитесь на моё место! Я уже позавтракала.

— Спасибо! Ну, как учёба, Катюша? Как жизнь? Уезжать от нас не надумала? А то знаем мы этот большой город — вмиг сманят молодого специалиста!

Катя рассмеялась.

— Нет, Фёдор Игнатьевич, уезжать не надумала. А с учёбой всё хорошо.

— Вот что! — Фёдор Игнатьевич вытащил из кармана блокнот. — Надо не забыть посылку тебе от совхоза организовать. Ты же в общежитии живёшь?

— Да, — кивнула Катя.

— Холодильник есть?

— Один на этаже. Им все пользуются.

— Вот незадача, — нахмурился Фёдор Игнатьевич. — Ну, ничего! Мы тебе тушёночки своей, совхозной отправим! Картошки мешок. Ну, и консервов всяких. Будете там с подружками кушать и совхоз добрым словом вспоминать!

— Да не надо, Фёдор Игнатьевич, — смутилась Катя.

— И не спорь даже!

Фёдор Игнатьевич махнул рукой.

— Пейте чай, пока не остыл, — напомнил я.

— Ага!

Фёдор Игнатьевич сделал большой глоток чая.

— А вот Андрей Иваныч тебе посылку и отвезёт! Отвезёшь, Андрей Иваныч? Ты хоть и не в совхозе числишься, но я тебя попрошу по-соседски. Не возражаешь?

— Какие возражения, Фёдор Игнатьевич! Конечно, отвезу.

— Вот и хорошо! А у меня к тебе просьба, Катюша! Не откажи! Хоть ты сейчас и не фельдшер, а посмотри, пожалуйста, Фёдора Степановича — как он там! Что-то тревожусь я за старика! Как бы после вчерашнего не стало ему худо. Посмотришь?

— Конечно, Фёдор Игнатьевич! Я и сама хотела.

— Не знаю, что Трифон с ним намудрил. Лежал себе старик и лежал. Болел, но хотя бы жив был. А теперь — не знаю, что с ним будет!

— Вы не доверяете Трифону, Фёдор Игнатьевич? — спросил я.

— Если бы не доверял — он бы здесь фельдшером не работал, и жену мою не лечил бы. А только ты посмотри. Мне так спокойнее будет! А вечером я заеду, расскажешь — что и как?

— Так зачем вечера ждать, Фёдор Игнатьевич? Мы сейчас сами к Степану Владимировичу собирались. Идёмте с нами, я при вас и посмотрю.

— Не могу я, Катюша! Уезжаю сейчас по делам. Надо во Мгу скататься, там на складе получить кое-что.

Услышав про Мгу, Серёжка навострил уши.

— А вы тоже во Мгу собрались? — удивилась Катя. — И мы поедем.

— А вы зачем? — спросил Фёдор Игнатьевич.

— Да вот партизан, — я кивнул на брата. — Примчался, ни свет, ни заря — к Тане его не пускают. А они дружат, вроде как.

— Ага, ага, — закивал Фёдор Игнатьевич, обдумывая какую-то мысль. — Так ты поэтому так за неё хлопотал? За Таню-то?

Я пожал плечами.

— Да нет. Девочка умная, ей учиться надо.

— Это верно, Андрей Иваныч. Так зачем нам в две машины кататься, государственный бензин жечь? Давай, я твоего брата с собой возьму. Я как раз собирался на обратном пути к Нине Егоровне заехать, повидаться.

— А вы уверены, что она и есть ваша знакомая медсестра? — спросил я.

— Уверен — не уверен, а заеду, — отмахнулся Фёдор Игнатьевич. — Из дома-то не выгонит!

— Ага, не выгонит, — протянул Серёжка.

— Не бойся! — усмехнулся Фёдор Игнатьевич. — Ну, что? Поедешь со мной? Давай, собирайся!

— Так я готов, чего мне собираться!

— Ну, вот и хорошо. А ты, Катюша, к Степану Владимировичу загляни. Проведай старика, да и меня успокой.

— Хорошо, Фёдор Игнатьевич!

— Фёдор Игнатьевич, — вмешался я. — мне бы позвонить от вас в Ленинград.

— Так и звони, кто тебе не даёт! У Павла запасной ключ есть, в его «милицейке».

«Милицейкой» Фёдор Игнатьевич называл комнату в здании сельсовета, которую занимал участковый.

— Ладно, поехали мы, поехали! Раньше уедем — раньше домой вернёмся. А то дел невпроворот!

— В воскресенье? — рассмеялась Катя?

— Ох, Катюша! — подмигнул ей Фёдор Игнатьевич. — У нас в любой день дел невпроворот. Служба такая! Идём, Серёжа!

— Фёдор Игнатьевич! — попросил я. — Только вы его назад не везите, посадите на электричку до Волхова.

— Сделаем, Андрей Иваныч!

Когда тарахтение председательского «Газика» смолкло, я с улыбкой посмотрел на Катю.

— Может, ещё немножко поспим?

— Андрей!

Катя чуть покраснела.

— Идём на улицу, лежебока! Смотри — какая погода за окном! И как тебя взяли работать егерем? Тебе бы только на печи лежать, как Емеле. Ты почему до сих пор в трусах и в майке? Ну-ка, живо одеваться!

— Слушаю и повинуюсь, — расхохотался я и быстро выскочил в комнату.

Брр!

Воздух в комнате ещё не успел нагреться. Здесь было куда холоднее, чем в кухне. Нет, если спать под тёплым одеялом — температура в самый раз. Но разгуливать без штанов холодновато.

Я мигом оделся и вышел к Кате.

— Другое дело, — одобрила она. — Ну, идём в медпункт.

— А туда зачем?

— У меня же никаких инструментов с собой нет. Как я буду Степана Владимировича осматривать? Да и карточку его надо взять — занести в неё результаты осмотра.

Мы вышли на улицу. Стояло тихое осеннее утро — туманное и сырое. Звуки просыпающейся деревни тонули в полном безветрии. Даже листья с деревьев не падали, а медленно скользили в неподвижном воздухе.

На востоке еле заметным световым пятном проглядывало сквозь туман восходящее солнце.

— Хорошо, правда? — спросила Катя, беря меня под руку.

— Хорошо, — согласился я. — А днём, когда туман рассеется, будет ещё лучше. Слушай, а поехали сегодня на озеро? Покатаемся на лодке, половим рыбу. А вечером натопим баню! Ух, я тебя попарю!

— Ещё кто кого попарит! — засмеялась Катя.

Мы шли по улице, улыбаясь встречным односельчанам.

— Как ты думаешь, этот твой Трифон не обидится, если я начну проверять — чем он лечит Степана Владимировича?

Катя искоса посмотрела на меня.

— Не думаю, — ответил я. — Мне кажется, консилиум — это обычное дело у врачей. К тому же, тебя Фёдор Игнатьевич попросил.

— Я бы и сама пошла, — сказала Катя. — Но Трифон Алексеевич — врач, а я обычный фельдшер.

— Обычный фельдшер, который целый год лечил большую деревню, — ответил я. — Ты не доверяешь Трифону?

— Не то, чтобы не доверяю. Но у него необычные методы лечения. Я слышала, что он многих лечит, кто даже мне ни на что не жаловался. Если хочешь — это проявление ревности. Только профессиональной.