— Понесли!

Мы бегом спустили отца по ступеньками и дотащили до машины. Посадили на край кузова.

— Давай, батя! Ложись! — умоляющим голосом попросил я.

— Жить хочешь? — звенящим голосом спросил его Трифон. — Ложись, быстро!

Отец почти упал на матрас. Трифон быстрым движением забросил его ноги внутрь машины и скомандовал мне:

— Закрывай борт! Поехали!

Возле медпункта мы вытащили отца, словно куль с бельём. Катя стояла на крыльце, придерживая двери.

— Не пройдём! — мотнул головой Трифон.

Словно ребёнка он подхватил отца на руки и быстро занёс внутрь. Мы с Катей бежали за ним.

В жарко натопленной палате светилась красным раскалённая спираль электрического обогревателя. Трифон положил отца на кровать.

— Раздень его, полностью! Эх, стола нет!

Пока я расстёгивал пуговицы на отцовской одежде, Трифон повернулся к Кате.

— Воды нагрела?

Катя молча качнулась к дверям, но Трифон остановил её.

— Я сам. Ошпаришься впопыхах! Ты сейчас иди домой и жди там. Не вздумай сюда стучать. Мы с Андрюхой останемся.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Катя.

Но Трифон строго мотнул головой.

— Иди! Если что — я за всё отвечу!

Он почти вытолкал Катю из палаты. Я услышал, как лязгнула задвижка на входной двери.

Обратно в палату Трифон вернулся с ведром воды, от которой шёл пар. Лицо Трифона искажала почти безумная гримаса. Он поставил ведро на пол и посмотрел на меня.

— Хочешь, чтобы отец жил?

Я молча кивнул, силясь не отвести глаза. Это было почти невозможно — настолько пронзительным стал взгляд Трифона.

— Эх, ещё бы пару дней! — выдохнул он словно про себя.

И снова повернулся ко мне.

— В бога веришь?

— Нет, — ответил я, — не знаю.

— Неважно!

Трифон махнул рукой.

— Если хочешь, чтобы он жил — держи его за руку. Крепко держи! И молись, как умеешь, понял?!

Он наклонился над отцом.

— Иван! Хочешь выжить — цепляйся за жизнь! Руками цепляйся, зубами! Не вздумай сдаваться, не смей! Андрюха тебе поможет! Он хороший парень, он справится! Верь мне, я и не такое повидал! Только не уходи, понял?! Держись в сознании!

Он резко ударил отца ладонью по щеке.

— А ты что смотришь? За руку его держи!

Ничего не соображая, я схватил отца за руку. Трифон положил ладони на его грудь и заговорил, забормотал что-то неразборчивое. Слова вылетали из его губ так быстро, что я ничего не мог разобрать. Голос Трифона повышался, становился громче. Вот он уже перешёл на крик, и я услышал:

— Ваня! Давай, Ваня! Отдай эту дрянь мне!

Я с ужасом увидел, как под пальцами Трифона из отцовской груди выступила кровь.

— Куда смотришь? — прорычал Трифон. — За руку его держи, не отпускай! Отпустишь — уйдёт! Это твоя кровь, родная! Ты удержишь! Ваня, давай! Давай!

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Голова у меня кружилась от жары, я плохо понимал, что происходит. Помнил только, что нужно держать отцовскую руку и цепко сжимал её пальцами.

Тело отца выгнулось под руками Трифона. Несколько секунд оно стояло, опираясь о кровать лишь пятками и затылком. Потом с хриплым выдохом обмякло.

— Держи! — бешено закричал Трифон. — Вот сейчас не упусти! Уже всё!

Трифон оторвал окровавленные ладони от отцовской груди. Схватил ведро с водой и стал горстью лить горячую воду на отца.

— Батя! — заорал я. — Батя, не уходи! Батя!

И почувствовал, как дрогнула в моих руках отцовская ладонь, как сжались его пальцы.

— Ну, всё, всё! — выдохнул Трифон.

Поставил ведро на пол, обмакнул в него полотенце и принялся вытирать кровь с отцовской груди. Никаких ран на коже не было — только два огромных синяка, оставленных его ладонями.

— Всё! Будет жить! Теперь будет!

Трифон сполз на пол и привалился спиной к кровати. Волосы его растрепались, курчавая чёрная борода стояла торчком. На лбу выступили крупные капли пота.

— Матерь Божия, Пресвятая Богородица, спасибо тебе! — еле слышно бормотал он, закрыв глаза.

А отец дышал. И дыхание его было чистым, хоть и едва заметным. И глаза открыты, и смотрели они прямо на меня.

— Батя! — прошептал я. — Ты как?

Отец ничего не ответил. Закрыл глаза и снова открыл. А потом еле заметно кивнул.

Глава 24

Прошло два месяца. Снег на полях осел под весенним солнцем, а потом и вовсе растаял. Его смыли апрельские дожди, унесли бурными ручьями в переполненные талой водой канавы.

На покрытых сухой травой бугорках уже отцветала мать-и-мачеха. По ночам, тревожно крича, тянулись к югу огромные гусиные стаи.

— Эх, и я бы с вами выбрался, — грустно вздохнул отец.

Он сидел на лавочке возле медпункта и щурился на весеннее солнце.

Я развёл руками.

— Да куда, батя? Ночами до сих пор заморозки, а у тебя иммунитет ещё не восстановился. Не дай бог, застудишься! Трифон, хоть ты ему скажи!

Трифон, стоя на крыльце, только покачал головой.

— Да говорил он мне уже, — с досадой махнул рукой отец.

— Ничего, батя! Не последняя весна в нашей жизни. Постреляешь ещё, поохотишься!

Я хлопнул отца по коленке.

— Да и мама с Ольгой завтра приедут. Кто их встретит?

После выздоровления отцу хотели дать путёвку в санаторий. Но мама решительно воспротивилась:

— Не отпущу! Пусть дома побудет. Тут и Трифон Алексеевич недалеко, если вдруг что. Мне так спокойнее.

— Да что я буду дома сидеть? — заспорил отец. — От безделья с ума сойду. Лучше уж на работу выйти.

Точку в споре неожиданно поставил Трифон:

— На работу рано, не выпишут тебя. И я не разрешаю. Но и в квартире бездельем маяться нечего. Поживи пока у меня. Я тебя понаблюдаю, ты мне по хозяйству поможешь.

Так отец и остался в Черёмуховке.

— Кажется, едут!

Со стороны сельсовета послышалось тарахтение автомобильного мотора. Через минуту в проулок к медпункту свернул знакомый «Уазик». Машина остановилась возле крыльца. Рустам, сверкая белозубой улыбкой, выскочил из-за руля.

— Здорово, Андрюха!

Я пожал ему руку.

Георгий Петрович вылез из кабины и, прихрамывая, подошёл к нам.

— Привет честной компании! Ну, что, Андрей Иванович? Прилетели утки?

Я, улыбаясь, кивнул.

— Прилетели. И вальдшнепы уже тянут по вечерам — заслушаешься!

— Вальдшнепы? — обрадовался генерал. — Значит, не зря мы собак взяли!

С заднего сиденья, чертыхаясь, вылез Владимир Вениаминович. Возле его ног молниями крутились знакомые рыжие спаниели.

— Сколько можно мучиться на этом тарантасе, Жора? — спросил он генерала. — Я ног не чувствую! Ты же генерал — ну найди себе машину попросторнее!

— Договорились, — хмыкнул Георгий Петрович. — В следующий раз «ГАЗ-66» возьму. Только уж поедешь в кузове, Володя — не обессудь! Зато простор!

— Да ну тебя, — махнул рукой Беглов и повернулся к отцу:

— Ну, как вы, Иван Сергеевич?

— Выздоравливаю, — ответил отец.

— Поразительный случай!

Беглов покрутил головой на мощной борцовской шее.

— Доктор Молле до сих пор не верит в благополучный исход. Говорит, что звонил вам, просил приехать, но вы послали его к чёрту.

— Пусть туда и идёт, — проворчал отец. — Чуть не угробили меня в этой вашей ленинградской больнице!

— А ведь он с нами просился. Очень хотел вас осмотреть. Но места в машине не было.

— И хорошо, — кивнул отец. — Всё равно я бы ему не дался.

— Так когда едем, Андрей Иванович? — спросил меня генерал.

По глазам было видно, что ему не терпится оказаться на озере, своими глазами убедиться, что утка есть, и завтрашняя охота будет удачной.

— Да хоть сейчас, — улыбнулся я. — Базу я вчера протопил, лодки подготовил. Вы проголодались с дороги?

— До базы потерпим, — решил Георгий Петрович. — А там сообразим что-нибудь из домашних припасов. А хорошо тут у тебя, Андрей Иванович! Правда ведь, Володя? Хорошо?

— Весной везде хорошо, — пророкотал Беглов. — А поживи тут зимой! Сугробы до крыши, вокруг деревни волки воют! А волчью охоту ты, Андрей Иваныч, так меня и не позвал!