Интересно было бы вернуться по волчьему следу назад — посмотреть, откуда пришёл зверь. Но время поджимало. Поэтому я вслед за волком направился в сторону деревни.

След пересёк прилегающее к деревне поле и довёл меня до самой дороги, всего в двух сотнях метров от крайних огородов Черёмуховки. Скорее всего, зверь подходил к деревне ночью — днём волк не рискнул бы выйти на открытое пространство.

На дороге след терялся в отпечатках автомобильных шин.

Я немного прошёл в обе стороны, надеясь понять, куда ушёл волк по дороге. Но других следов не нашёл.

На деревню стремительно опускались сумерки. Над печными трубами начал подниматься дым — хозяева готовили ужин и топили печи на ночь. А мне пора было ехать в Волхов за Катей.

Я специально выехал из Черёмуховки пораньше, чтобы повидать родителей и брата с сестрой. Заехать к ним вместе с Катей мы не успевали — всё-таки, электричка прибывала в одиннадцать вечера.

Печку я протопил заранее, тушёная картошка с мясом томилась в тёплой духовке, бутылка полусладкого грузинского «Киндзмараули» дожидалась своего часа в прохладном углу комнаты. Полы вымыты, на постели свежее бельё, пахнущее снегом — после стирки я сушил его на улице.

Я запер дом на замок, прогрел машину и неторопливо тронулся по раскисшей дороге в сторону Волхова.

Уже совершенно стемнело. Машина подпрыгивала на ямах, съезжала в грязь колеи, оставшейся от лесовозов — недалеко от Черёмуховки заготовляли лес.

Лучи света от фар то прыгали чуть ли не до макушек деревьев, то утыкались в рыжую грязь прямо перед машиной. Присыпанные снегом обочины белели, словно ограничительные бордюры.

Надо напомнить Фёдору Игнатьевичу, чтобы выбил грейдер в совхозе, подумал я. И тут же увидел в свете фар серую тень.

Волк мягко выскочил на дорогу и на секунду застыл. Возможно, он просто смотрел на машину, ослеплённый ярким светом. Но мне показалось, что зверь глядит сквозь лобовое стекло прямо мне в глаза.

Это продолжалось всего лишь миг. Волк оттолкнулся мощными лапами от грязи и исчез в кустах на другой стороне дороги.

Что-то многовато волков в округе. Не пора ли устроить облаву и на них?

Я решил сразу после праздников созвониться с Тимофеевым. Наверняка в обществе найдётся немало охотников, которые захотят потягаться с волком.

В охоте на хищника есть своя прелесть. Азарт усиливается тем, что добыча далеко не безобидна. Волк умён, силён и беспощаден. Перехитрить и одолеть его — совсем не простое дело.

Пожалуй, для начала я привлеку местных охотников. Надо точно выяснить — сколько волков бродит по округе, где они останавливаются на дневной отдых. И уже после этого планировать облаву.

— А можно я поеду с вами?

Серёжка, несмотря на свои почти уже шестнадцать лет, чуть ли не подпрыгнул от нетерпения.

— Ну, Андрюха! Пожалуйста!

Я прекрасно понимал брата. Узнав, что Таня переезжает в Черёмуховку, он просто не мог усидеть дома.

— Извини, Серый! — прямо сказал я. — Сегодня мы с Катей хотим побыть вдвоём. А вот завтра с утра приезжай на автобусе. А то приезжайте все вместе!

Я вопросительно посмотрел на маму.

— В деревне будет праздник. Конечно, не такой, как в городе, но собрание, кино и танцы с пирогами будут.

Мама покачала головой.

— Извини, Андрюша — в другой раз. Мы с папой уже идём в гости к тёте Люде с дядей Толей — помнишь их?

Ещё бы я не помнил!

В прошлой жизни дядя Толя учил меня водить машину. Нет, отец тоже иногда давал прокатиться, под хорошее настроение. Но именно дядя Толя взялся за моё обучение всерьёз.

У него был польский «Жук» — небольшой фургон с квадратными обводами и трёхскоростной коробкой передач. Фургон, понятное дело, не свой, а принадлежащий предприятию. Вот на этом неторопливом «Жуке» я и практиковался на загородных дорогах, а под хорошее настроение дяди Толи — и по окраинам Волхова.

Вообще, профессия водителя казалась мне тогда самой лучшей профессией на земле.

Посудите сами — ты один в кабине, в форточку врывается свежий ветер. Мотор послушно рычит, а ты едешь, куда захочешь, и под колёса автомобиля стелется серая лента шоссе! Вечером ты заезжаешь на территорию предприятия, паркуешь машину. Устало хлопаешь дверцей кабины, забиваешь пару партий в домино с мужиками под пиво или красное вино и идёшь домой. А наутро — снова машина, и ветер, и свобода!

Запах бензина и машинного масла казался мне тогда самым лучшим запахом на земле, а залетавшая в форточку «Жука» дорожная пыль заставляла чихать от счастья.

А вот теперь у меня совсем другая жизнь, но машина в ней тоже есть. И крутить баранку по-прежнему доставляет мне острое удовольствие.

— Ладно, мам! — сказал я. — Значит, в другой раз. А ты приезжай утром.

Я улыбнулся Серёжке.

— Думаю, Таня будет рада тебя увидеть.

— А у них большой дом? — спросил Серёжка. — Больше, чем во Мге?

Я пожал плечами.

— Наверное, нет. Но всё-таки — две комнаты. И дом новый. Да и старый дом останется за ними. Может быть, продадут — вот и будут деньги на Танину учёбу в институте.

Мы поужинали замечательными мамиными котлетами с пюре и сели смотреть телевизор. Котлеты были тем вкуснее, что приготовлены не из покупного мяса, а из своего, добытого на охоте. Да и картошка была своя — с бабушкиного огорода. Такая вот простая и хорошая жизнь.

После обязательной программы «Время» начался какой-то старый фильм. Отец часто выходил на кухню курить.

— В комнате я ему курить запретила, — тихо сказала мне мама. — Такой скандал был! Но я настояла на своём.

Насчёт скандала она, конечно, преувеличила. Я не помнил ни одного раза, чтобы родители, действительно, скандалили. Спорили, выясняли отношения — как все люди. Но! Непременно на кухне, не повышая голоса и за плотно закрытой дверью. Это было непреложно правило. А к детям они выходили, когда уже было достигнуто согласие.

Отец на кухне глухо закашлялся, словно давился дымом.

Чёрт!

Я поднялся и вышел на кухню.

— Батя! Надо поговорить.

Он стоял у тёмного окна, откашливаясь. Широкие плечи вздрагивали. Прокашлялся и обернулся ко мне.

— Чего тебе, Андрюха?

— Батя, тебе надо бросить курить. Не стану тебя пугать всякой хренью, просто говорю, как есть.

Отец усмехнулся.

— Яйцо курицу учить вздумало?

Я вздохнул и закрыл дверь. Заранее понятно, что разговор будет тяжёлым. Но откладывать его больше нельзя.

— Ты пронимаешь, что гробишь своё здоровье?

— Как угроблю — так и поправлю, — отмахнулся отец.

— А если не поправишь? Зачем тебе эта дурацкая бравада? Не папироса мужика мужиком делает.

Отец нахмурился.

— Ты как со мной разговариваешь?

— Так же, как ты со мной говорил, когда я в третьем классе с табачными крошками в кармане пришёл, — спокойно ответил я. — Помнишь?

Думаю, он помнил. А я так точно не забыл.

На каникулах мы с пацанами болтались по окрестным дворам. Играли в футбол, гоняли на рыбалку, стреляли из рогаток — обычные мальчишеские развлечения.

Ну, и повадились покуривать на пустующем чердаке железнодорожной мастерской, где было выбито слуховое окно. А поскольку денег на сигареты у нас не было отродясь — не брезговали собирать окурки по остановкам.

Окурки таскали в карманах — а где ещё? Вот так я и попался.

Думал, будут пороть. В вопросах воспитания отец занимал жёсткую позицию, проверенную поколениями. Заслужил — выслушай лекцию о своём плохом поведении, а потом получи. Чтобы крепче запомнилось.

Но в тот раз дело ограничилось разговором. И говорил-то отец немного, но я как-то особенно остро понял, что он не сердится, а переживает за меня, дурака.

— Бросай, батя. Знаю, от такой привычки тяжело отвыкнуть. Но у меня есть знакомый врач, он запросто тебе поможет.

— Что ещё за врач? Трифон, что ли?