Под широким тупым носом лесовоза поднимались невысокие буруны пены.

— Что за девочка? — спросил я Ольку, поворачивая налево, в сторону Ильинского сада.

— Я же сказала — красивая. Её Таней зовут.

Ну, Серёжка! Ну, обалдуй! Что он затеял? Ничего, сейчас вернёмся домой, я с ним разберусь!

— А ты меня на карусели сводишь? — спросила Олька.

— Непременно, — пообещал я. — В субботу.

— А мороженое купишь? — обрадовалась сестра.

— Конечно! Какие карусели без мороженого? А сейчас поехали домой — разберёмся с твоим братцем!

— Почему " с моим«? Он и твой брат тоже!

— Вот с нашим братцем и разберёмся.

Мы проехали по Расстанной улице мимо серого кирпичного здания школы-интерната, мимо деревянных домов частной застройки и вздымавшейся над ними телевизионной вышки. Я вспомнил, как однажды мы с ребятами залезли на эту вышку. Дома со стометровой высоты казались плоскими, словно были нарисованы на земле. А люди напоминали муравьёв.

Когда пришло время слезать вниз, я чуть не остался на вышке насовсем. Мощная ажурная металлическая конструкция совершенно не замечалась вблизи, и казалось, что хлипкая лестница висит в пустоте. Руки вцепились в ступеньки так, что побелели пальцы, и я с огромным трудом заставлял себя сделать каждый шаг.

Но какое же невыразимое чувство облегчения охватило меня, когда я снова очутился на земле!

На перекрёстке возле Дома Культуры железнодорожников я свернул на улицу Вали Голубевой. На этой тихой зелёной улочке находился магазин «Молоко», в который меня с самого детства отправляли... ну, понятно, за чем. За молоком, конечно!

У нас был высокий трёхлитровый бидон — жёлтый с красными маками на круглых боках. На проволочной ручке — деревянный крутящийся набалдашник, чтобы не резало пальцы.

Этим бидоном было очень удобно размахивать — конечно, когда он пустой. Только надо было снимать с него крышку, чтобы не улетела. Но потом я приспособился прижимать крышку резинками от маминых бигуди.

А вот обратно домой с полным бидоном приходилось идти осторожно, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться, и не разлить молоко.

Деньги на молоко всегда лежали в бидоне — по причине отсутствия карманов в детской одежде. И нет, я ни разу не забыл их вынуть. Или один раз, всё-таки, было?

Продавщицу в магазине тоже звали Валя — как ту девушку-разведчицу, в честь которой была названа улица.

Тётя Валя была полной женщиной с добрым лицом. Всегда в белом халате и белом поварском колпаке, она наливала мне в бидон молоко литровым алюминиевым черпаком на длинной ручке.

Иногда мама, кроме молока, просила купить сметану. Тогда мне давали авоську, в которой лежала пол-литровая банка с полиэтиленовой крышкой, и денег побольше.

Я всегда пересчитывал сдачу, а тётя Валя умилялась:

— Ты и считать умеешь?

— Конечно, — с гордостью отвечал я. — Мне же шесть лет!

Сейчас за молоком наверняка ходит Олька.

— Олька, — спросил я, — ходишь за молоком?

— Конечно, — ответила сестра. — Вчера ходила. Хочешь? Там ещё осталось — папа не всё выпил.

Но вчерашнее молоко я тоже не любил с детства. За ночь на его поверхности скапливался желтоватый налёт сливок и потом комочками плавал в кружке.

Фу, брр!

Рядом с магазином, в соседнем здании находился городской комитет комсомола. В девяностые годы в помещении горкома откроют первый в городе видеосалон. В нём будут крутить «Коммандо» со Шварценеггером, «Зловещих мертвецов», в которых по полу бегает отрубленная рука, и бесчисленные боевики с Брюсом Ли в гнусавом малопонятном переводе.

Проезжая мимо красной таблички, я мимоходом подумал, что это не случайность — видеосалон с сомнительными фильмами в комсомольском комитете. Может, его и открыли те самые вчерашние комсомольские вожаки?

Возле пожарной части мы повернули к себе во двор. Я остановил машину прямо напротив подъезда. Надо же — никаких проблем с парковкой! А через пятнадцать-двадцать лет этот тихий зелёный двор в несколько рядов займут подержанные ржавые иномарки и «Жигули».

— Оля, ты обедала? — спросил я сестру.

— Нет, — Оля беспечно мотнула косичками. — Я не хочу.

— Так нельзя, — строго сказал я. — Испортишь желудок.

— Там, наверное, эта... Таня!

— Ну, и что? Пойдём, познакомимся. Она ведь человек, а не баба Яга.

Мы поднялись по лестнице, и я дважды позвонил в звонок.

За дверью послышались торопливые шаги и шёпот.

— Прячутся! — уверенно сказала Олька. — У меня ключ есть.

Она выудила из-под куртки плоский ключ на верёвочке.

— Давай откроем дверь и поймаем их!

— Погоди! — ответил я. — Давай лучше сделаем вид, что ничего не знаем. Пусть Серёжка сам проколется!

— Точно! — просияла сестра. — Только Серёжка поймёт, что я тебе всё рассказала.

— А ты спокойно иди в свою комнату и делай уроки. Наверняка Серёжка спрячет Таню в комнате родителей.

— Хорошо, — кивнула Олька.

Я ещё раз нажал кнопку звонка.

— Кто там? — тихо спросил из-за двери Серёжкин голос.

— Серёга, это я! Открывай!

— Андрюха? Сейчас!

Замок щёлкнул, и Серёжка выглянул из-за двери. Тревога на его лице мешалась с облегчением.

— А я думал, это мама пришла, — сказал он. — А ты что тут делаешь?

— Подвозил охотников на поезд и решил у вас пообедать. Накормишь?

— Да у нас еды нет. Мы же не ожидали, что ты приедешь. Я вот только последнюю котлету доел.

Тут Серёжка увидел, что в дверь из-за моей спины проскочила Олька, и в страхе уставился на неё.

Все эмоции так явно читались на лице брата, что я чуть не расхохотался.

Олька, не обращая никакого внимания на Серёжку, прошла в свою комнату и закрыла дверь. Я услышал, как грохнул о стол её ранец.

Серёжка перевёл взгляд на меня.

— Ничего, — ободряюще улыбнулся я. — Ты — растущий организм, тебе надо хорошо питаться. А я пожарю яичницу.

С этими словами я разулся и пошёл на кухню. Серёжка хвостиком шёл за мной.

Дверь в спальню родителей была плотно заперта. Я прислушался — оттуда не доносилось ни звука.

— Отец с мамой на работе? — как бы между прочим спросил я у брата.

— Ага, — кивнул он.

Я зажёг газ, поставил на него сковороду и полез в холодильник.

— Ого! Целых семь яиц! Ну, парочку-то я точно съем! Серёжка, ты хочешь яичницы?

— Я? Нет!

Серёжка растерянно крутил головой.

— Иди, спроси сестру. Она, наверное, голодная.

— Да их в школе обедом кормят! — возразил Серёжка. — Андрюха, а ты надолго?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Хотел заскочить на минутку, перекусить и ехать к себе. А теперь вот думаю маму дождаться. Она когда придёт? Через час?

На лице Серёжки промелькнуло выражение ужаса.

— Да мама сегодня поздно придёт! Она говорила, что у них там какое-то собрание.

— Понятно, — ответил я, разбивая яйца на сковороду. — Жаль. А ты чего стоишь? Садись.

Яйца зашипели в раскалённом масле.

Серёжка закрутил головой.

— А Олька тебе... Андрюха, я сейчас! И правда, спрошу Ольку — вдруг она голодная!

Он быстро выскочил из кухни.

Я подождал, пока яйца схватятся, посолил их и быстро перевернул деревянной лопаткой. Потом выключил газ. На горячей сковороде яичница дойдёт и так.

Осторожно ступая в носках по половицам, подкрался к двери Олькиной комнаты. Оттуда доносились голоса.

— Конечно, скажу! — звонко произнесла Олька. — А ты как думал?

— Да тише ты! — шипел Серёжка. — Она попозже уедет. Не говори! Я тебе свой пенал отдам!

— И фломастеры! — дерзко заявила маленькая вымогательница.

— Ишь, чего захотела! — возмутился Серёжка.

— И отдашь! Или прямо сейчас всё расскажу!

— Ладно, ладно! Только ты молчи! Как Андрюха уедет — я сразу её выпущу, и она уйдёт!

Я осторожно вернулся на кухню. Переложил яичницу в тарелку и отрезал кусок хлеба от буханки, которая лежала в деревянной хлебнице.

Через минуту вернулся огорчённый Серёжка.